Москву будто охватила настоящая эпидемия «малерии», самого прекрасного заболевания: в течение месяца в столице трижды (!) прозвучала «Песнь о Земле» — в исполнении Александра Сладковского, Валерия Гергиева и Владимира Юровского (поразившего несказанно глубокой и тонкой интерпретацией). Затем ее на марше сменила Восьмая симфония, о которой я и поведу речь, соблюдая хронологический порядок не исполнения, но создания произведений.
Миру малеровской музыки всегда жизненно необходим Дирижер — потому вышеупомянутые имена возникли не случайно, каждый — личность и мастер невероятно крупного масштаба. Восьмую представлял вновь маэстро Сладковский — сперва в Казани 9 февраля и через два дня в московском зале Зарядье, и эти события сами по себе значительные, ведь симфония необычайно затратная — речь тут отнюдь не только о финансах, а скорее о том, что произведение, как никакое другое, требует немыслимых художественных усилий огромного количества людей.
Помимо ГСО Республики Татарстан, выступавшего расширенным составом, в исполнении участвовал хор мальчиков Свешниковского училища, два взрослых смешанных хора — «Мастера хорового пения» Льва Конторовича и коллектив АХИ им. Попова, а также октет солистов, причем нерядовых, а сплошь выдающихся — сопрано Вероника Джиоева, Ирина Боженко, Ирина Поливанова, меццо Олеся Петрова и Мария Заикина, тенор Алексей Татаринцев, баритон Василий Ладюк и бас Евгений Ставинский. В общем, исполнительский аппарат потрясал воображение, хотя, конечно, о тысяче участников речи не шло (рекламность этого хода в принципе Малера возмущала, правда, сам он придумал еще более броский — о звучащей вселенной).
Это созвездие певцов, к сожалению, понесло определенные потери — перед началом симфонии ведущий предупредил о болезни Алексея Татаринцева, но поскольку практически нет вокалистов, готовых сходу «влететь» в подобное произведение, замены не оказалось и Алексею стоически пришлось выступать самому. При этом надо отметить, хоть голос звучал легко, почти безвибратно, однако не тонул в массе оркестра. Да и в целом сольные фрагменты прослушивались отлично, вызывая восторг и трепет — в особенности парящее в поднебесной фактуре сопрано Ирины Боженко, густое меццо Олеси Петровой, изумительные арии Василия Ладюка и Евгения Ставинского во второй части.
Лишь пару раз за всё время исполнения симфонии баланс звучности смещался в инструментальную сторону, впрочем, свести воедино эту партитуру, не утонув в сложно устроенных музыкальных пространствах, и так уже вызов, не говоря о драматургии — и тут Александру Сладковскому удалось подчеркнуть, как из неравномерных, несочетаемых на первый взгляд сочинений (гимн 9 века — «Veni, creator Spiritus» и апофеоз из гётевского «Фауста») композитором выводится духовная формула, соединяющая вечно-активное с вечно-женственным.
Правда, в первой части не хватило ювелирности в стыковке разрозненных фрагментов — так, чересчур резко и брутально было в эпизоде «Hostem repellas», очень громоздко в и без того полифонически насыщенной двойной фуге для двух хоров и солистов «Praevio, te ductore…», зато эмоциональный тонус и размах, конечно, поразительный.
Однако на мой вкус, куда более сильное впечатление производила оркестровая интродукция во второй части — затемненная по колориту, изображающая хоть угрюмый, но прекрасный пейзаж. Ведь при всей махине оркестра и колоссальности симфонии в ней множество камерных структур — и этот эпизод получился одним из самых утонченных, проникновенных и выразительных по звучности. Создавалось ощущение разреженности и глубины, а заодно можно было оценить, насколько же действительно вымуштрован оркестр — даже медь поразительно точна интонационно и ритмически (качество инструментов тоже заметно).
Это восхищение было усилено последовавшим экстатическим соло баритона — истинным гимном вечной любви, сменяемым драматическим монологом баса, гимном уже философским, полным экспрессии и патетики, — эта прочувствованная и осмысленная лирика в исполнении, соответственно, Василия Ладюка и Евгения Ставинского стала одним из самых сильных моментов симфонии.
Безусловно, последующий лучезарный хор ангелов и общая безоблачность, нарастающее воодушевление, беспредельные градации крещендо, доходящие до раздвигающего стены аккорда органа — всё это вызвало неизменный эмоциональный отклик публики. А у меня скорее двоякие чувства, поскольку невозможно изгнать мысль, что за этим наступит роковой для Малера 1907 года — отъезд из Вены из-за интриг и нападок, смерть дочери, открывшаяся болезнь сердца, что приведет к скоропостижной смерти — но и к созданию ряда прощальных симфоний, в которых открываются куда более важные, небывалые глубины и смыслы. На их фоне нравственная утопия Восьмой, ее непонятно откуда взявшийся оптимизм и изгнание всего трагического меня всегда смущало. Однако нельзя не признать, что художественному мироощущению Александра Сладковского именно данное произведение, сделанное в духе классических симфоний бетховенского толка, соответствует идеально.
Публикации об искусстве и музыке
