«Аида» в Новой опере

По случаю только прошедшего Дня театра и недавнего же исполнения «Аиды» в НО захотелось порассуждать как раз о театральной составляющей в опере.

Данное произведение периодически появляется в афише театра в течение уже шести лет, причем с пометкой «в концертном исполнении». И в этом, конечно, есть некоторое лукавство — перед нами как минимум semi-stage версия, а вообще-то, даже несмотря на фраки и вечерние платья, всё происходящее воспринимается как настоящий, полноценный спектакль. Дело ведь не в костюмах: выйдут ли артисты в древнеегипетских схенти или современных джинсах — любая из постановок может стать как успехом, так и бессмысленной поделкой. Также иной раз из всех возможных декораций вполне достаточно пары стульев на авансцене, чтоб получился точный, тонкий, берущий за душу спектакль.

По большому счету ведь восточный колорит в «Аиде» весьма условный: в либретто собирательный Египет разных эпох, куда помещен любовный конфликт родом скорее из Нового времени, в партитуре Верди тоже микс и стилизация — порой точно попадающая в цель, как, например, использование арфы в молитве Великой жрицы, а вот уже мужской хор жрецов это нечто не совсем египетское.

Так что экзотическая, архаичная обертка данной опере не особенно нужна, хватит и нескольких отсылок — так, в НО действие происходит на фоне черных трибун с порталом в середине, напоминающих основание пирамиды. А на показе «Аиды» 16-го марта к тому же впервые в сценическом оформлении была использована песочная анимация на околоегипетские темы — видимо, для отъявленных визуалов, которым жизненно необходим какой-либо оживляж. Поскольку эти картинки, хоть красивые и мастерски сделанные, мало что добавляли к истории. А она-то на деле не столько про египтян и эфиопов, но о столкновении государства с отдельной личностью и тотальном несчастье — потому что даже влюбленные не могут быть счастливыми в таком искаженном враждебном мире.

И творили эту историю артисты — убедительнейшим образом, так что ни один не выпадал из характера: сильным получился любовный треугольник Аида-Радамес-Амнерис (соответственно Ирина Морева, Михаил Губский и дебютировавшая в партии дочери фараона Маргарита Некрасова), яркие впечатления оставил не только вокал, но и актерская игра Анджея Белецкого — он очень выпукло создавал образ деспотичного, почти одержимого Амонасро, столь же выразительны оказались и компримарио — Рамфис (Сергей Артамонов), Египетский фараон (Андрей Фетисов), Жрица (Джульетта Аванесян) и Гонец (Максим Остроухов).

Правда, все же промелькнуло несколько вокальных шероховатостей, особенно в лирических переходах на piano, когда силы, кажется, уже покидали героев, однако это было не слишком критично, учитывая насколько огромны и кровавы партии.

Зато логичность мизансцен, продуманность пластики вплоть до мельчайших порывов и жестов, глубина погружения певцов в психологию их героев создавали ощущение, что всё происходящее имеет к тебе непосредственное отношение — настолько это злободневно. Объемность и живой нерв действия подчеркивал и оркестр под управлением Василия Валитова, который также дебютировал в «Аиде» (и это отдельное удовольствие, поскольку у данного маэстро Верди звучит всегда просто исключительно!) Он выстроил и выразил всё, что необходимо, подробно и детально — от интродукции, где музыка возникала словно из небытия, и далее всё повышая градус страстей, обостряя эмоции, не стремясь сгладить жесткость — ведь ожесточены сами государства, одержимые войной, которым безразличны человеческие чувства и жизни. И при всей симфонической мощи ни разу при этом не заглушил певцов и не позволял себе перекосов, даже в сцене триумфального шествия, когда требовалось выстроить баланс между ямой, солистами и медной бандой на сцене и трубачами в двух ложах. А финал получился — и вовсе чистая метафизика: настолько тончайше, мечтательно, окрыляюще звучал оркестр, символизируя наконец истинное счастье, которое обретают протагонисты, пускай даже и в смерти.

Так что в итоге можно со всей ответственностью сказать, что вышел хоть минималистичный, но вполне самодостаточный спектакль — даже более одушевленный, нежели иная хрестоматийная костюмная «Аида», где всё давно стало просто ритуалом.