Путешествие из Вены в Москву — Музыкальная академия

Как в России на протяжении последних нескольких столетий любили австрийскую музыку, так в Австрии знали и ценили русскую. На ум сразу приходят самые известные истории — о русской возлюбленной Штрауса-младшего Ольге Смирнитской, его концертах в Павловске, о том, как ностальгировал Иоганн по России в своих вальсах и польках — «Прощание с Петербургом», «Нева», как восхищался произведениями Глинки и популяризировал русскую классическую музыку у себя на родине. А за полвека до этого посол в Австрии князь Андрей Разумовский, меценат и любитель искусства, покровительствовал многим великим музыкантам — Гайдну, Моцарту, Бетховену. Последний посвятил Разумовскому свою Пятую и Шестую симфонии, а также три струнных квартета, основанных на русских народных песнях.

И конечно, кипучая жизнь Вены — столицы великой империи Габсбургов и музыкальной столицы мира — привлекала не только боннцев и зальцбуржцев, но и наших соотечественников: Глинка заезжал в Вену во время путешествий по Европе, останавливался там Римский-Корсаков, неоднократно бывал Чайковский… И все они впитывали неповторимый дух города, который впоследствии, порой неосознанно и неожиданно, звучал эхом в их творчестве.

Этот веками непрекращающийся диалог музыкальных культур двух стран стал основной идеей нового проекта Юношеского симфонического оркестра России им. Николаева под названием «Музыкальная академия Вена — Москва». На минувшей неделе в Большом зале Консерватории состоялся первый концерт проекта, которым коллектив открыл свой 22-й сезон. Академия в заглавии не случайна — предполагается, что для молодых артистов ЮСОР данный цикл станет хорошей практической «школой», в рамках которой они смогут работать с известными иностранными музыкантами. Но в контексте нашей темы стоит вспомнить, что в Австрии 18-го века у этого слова была несколько иная семантика: «академиями» называли род симфонических концертов, организованных по подписке — т. е. если находилось определенное число посетителей, вносивших плату вперед.

На одной из таких академий, данной Антонио Сальери, со своим Первым фортепианным концертом, имевшим огромный успех, выступил молодой Бетховен. Именно этим произведением ЮСОР и открыл свое выступление на сцене БЗК вместе с пианистом Дмитрием Шишкиным. За первую, австрийскую часть программы ответственен был гость из Вены, выдающийся дирижер, в прошлом ассистент Герберта фон Караяна, маэстро Вольфганг Шайдт. Интересно, что ровно в таком составе дирижер, солист и оркестр уже играли прошлой зимой 23-й фортепианный концерт Моцарта, и стоит отметить, как из года в год, от выступления к выступлению прогрессирует молодой пианист. Бетховена он исполнял с перфекционистской старательностью, при этом передавая все оттенки характера — от помпезности первой части до брызжущего веселья рондо, в котором интересно преломляются народно-песенные интонации (вот, кстати, еще одна ниточка к России — в третьей части концерта Бетховен использовал тирольскую мелодию, которая впоследствии легла в основу многих революционных песен и у нас была очень популярна в 20-е годы под названием «Молодая гвардия»). Оркестр и солист очень точно уловили и отразили в своем прочтении всю лучезарность концерта — еще не борется композитор с жестокой судьбой, не страдает за человечество, здесь лишь юношеское жизнелюбие, светлый и красивый до мажор, эхо моцартовских последних симфоний. Но хоть произведение сугубо классично, уже предугадываются в нем черты романтической музыки. И если Бетховен был предтечей романтизма, то главным его певцом в Австрии 19-го века стал Франц Шуберт, без которого, конечно же, не могло обойтись выступление ЮСОР.

Казалось бы, по логике программы после фортепианного концерта просто напрашивается написанная в той же тональности Девятая «Большая» симфония — очень многое роднит ее с творчеством Бетховена, к которому Шуберт мечтал приблизиться как к своему идеалу. Однако оркестр решил избрать иной путь, исполнив его предыдущую, «Неоконченную» симфонию — настоящую лирико-психологическую драму, выраженную в музыке, разительную по контрасту бетховенскому первому концерту. Ход был смелым и, как оказалось, удачным, поскольку именно эта полярность сочинений усиливала впечатление от симфонии.

Мне, привыкшей в этом произведении к умеренному движению и внушительным паузам, свойственным как раз караяновской интерпретации, заданный маэстро Шайдтом стремительный темп сперва показался несколько суетливым, но именно он уже через несколько секунд обнажил всю напряженность музыки. В этих быстротечных бесконечных повторениях, в кругообразном звуковом рисунке вдруг послышались шубертовские песни, основа его художественного мира, — и взволнованность Гретхен у прялки, и скитальческая безысходность Шарманщика… Мольбу гобоя и кларнета пытается убаюкать мягкая идиллическая тема струнных, но ничего у них не выходит — взрываются сокрушительные аккорды tutti, ослепительные в своей безнадежности. Но после надломленности первой части более всего меня поразило звучание, которого дирижеру и оркестру удалось добиться во второй: это была не просто светлая отрешенность и мечтательность, но настоящая потусторонность, завершившаяся тишиной, которую еще несколько секунд никто в зале не смел нарушить, — той благоговейной и немного страшной тишиной перед лицом неведомого. Ибо даже самой формой эта симфония твердит нам главное — пускай существовали наброски третьей части, но она так и осталась незавершенной, работа была прервана, как рвется нитка у Гретхен и останавливается прялка, как зимний путь заканчивается смертью… И никто не знал об этом так ясно и отчаянно, как Шуберт.

Лишь разве что наш великий Петр Ильич Чайковский, который в своих симфониях и симфонических поэмах продолжает линию, идущую от «Неоконченной», развивает философский драматизм жанра, пишет «исповедь души». Естественно, что именно его музыка (особенно актуальная в дни празднования 150-летия Московской Консерватории) звучала во втором отделении концерта Юношеского оркестра, когда за пульт встал его художественный руководитель и главный дирижер Василий Валитов.

Погружение в музыкальный мир Чайковского началось с «Размышления» для скрипки, в котором солировала уже не раз выступавшая с ЮСОР Елена Таросян, исполнившая произведение с неизменной безупречностью и глубоким лиризмом. Но уже через несколько минут очаровывающая слух мелодия показалась прекрасным сном, поскольку загремели наводящие ужас и оцепенение аккорды у медных духовых, будто твердящие «оставь надежду…» — вступление к симфонической фантазии по Данте «Франческа да Римини». Кстати, именно у духовых здесь состоялся настоящий бенефис — образцово звучали и молниеносные пассажи деревянных, и грозные переклички тромбонов с валторнами, символизирующие адские вихри в их вечном движении, и конечно, немыслимо прекрасная, проникновенная тема кларнета посреди всего этого буйства — образ Франчески, который все равно рушится жестокими фанфарами, уносится вдаль. И словно Вергилий, проводник в этой «музыкальной преисподней», дирижер Валитов мастерски управляет накалом страстей, неистовой бурей — то сдерживая, то давая разыграться в полную силу, доводя до полного отчаяния в финальной кульминации.

Однако не совсем верно было бы завершать выступление на столь трагической ноте, так что на бис оркестр показал иную сторону творчества Чайковского — пронизанную радостью и светом, исполнив (или вернее — грянув!) неистовую и ликующую Пляску скоморохов из его «Весенней сказки» по «Снегурочке» Островского, таким образом как бы перекидывая арку к самому началу выступления — жизнерадостному фортепианному концерту (в котором, как и в Пляске, также преломлялись народные мотивы и песни), завершая это музыкальное путешествие из Вены в Москву.