Осетия стала самой первой кавказской республикой в моей трэвел-биографии, потому отношение к ней особенно нежное. Можно сказать, она открыла мне этот маршрут, избавила от надуманных страхов и предрассудков, так что после я уже спокойно объездила самостоятельно весь Северный Кавказ.
Но поначалу (смешно и стыдно вспомнить!) я боялась признаться близким, что в одиночку лечу в Осетию, потому даже выдумала гастрольный трип в Сочи, набрала с собой концертных платьев и присылала снимки на фоне Большого Кавказского хребта, выдавая их за сочинские… А в горы так и ходила — в черных платьях в пол и на каблуках, думая, что так и надо, учитывая «тутошние строгие нравы» (а местные, глядя на такое, не знали, то ли восхищаться, то ли ржать). Особенно совестно это вспоминать, если узнать тот факт, что вообще-то мой дедушка с 10 и до 18 лет провел в военном училище в осетинском Владикавказе (тогда он еще назывался Орджоникидзе) — прекраснейшем старинном городе с купеческими особняками, церквями (даже здание филармонии обосновалось в лютеранской кирхе), симпатичной суннитской мечетью Мухтарова начала 20 века на берегу бурного темного Тепека, стрелой пронзающего город, ухоженными парками, где цветут вишни и магнолии, грохочущим трамвайчиком и самыми гостеприимными на свете людьми!
Именно в Осетии я поймала то самое ощущение, когда каждый день прожит на полную, до самого донышка — наверное, такие дни и определяют наше существование. Кажется, впервые в моей жизни природные красоты возникали в таком количестве и с такой интенсивностью: величественные шапки ледников то и дело сменяли друг друга на горизонте, всякий новый башенно-замковый комплекс оказывался мощнее и живописнее прежнего, не успевали мы подняться к одному водопаду, как тут же спешили к следующему, ныряли из ущелья в ущелье — Геналдонское, Гизельдонское, Куртатинское, Алагирское, Дигорское — в каждом устраивая небольшой привал с фыдджынами, знаменитыми осетинскими пирогами. Причем соблюдая ритуал: пирогов непременно три, как символ трех стихий (солнце, земли и воды, хотя трактовки различаются), и разрезают их строго на восемь частей, не нарушив круг. Эти пикники у горных речек до сих пор одно из самых теплых моих воспоминаний.
Даже «Город мертвых» — крупнейший северокавказский погребальный комплекс неподалеку от села Даргавс на холме — не оставил каких-то мрачных впечатлений, только философские, так что я даже сгоняла туда дважды, побродить среди усыпальниц.
Кажется, впервые за очень долгое время сумела оставить все переживания и драмы позади (вернее, внизу) и выдохнуть. А потом вдохнуть — осторожно так, размеренно. Здесь вообще очень важно правильно дышать, иначе привет, гипервентиляция. Вот такие незатейливые, внятные и даже приятные физические трудности — следить за дыханием да чтоб селезёнку не разорвало.
Может, это не совсем то, что мне казалось необходимым в данный момент (с тех пор, как был запланирован трип, приоритеты уже столько раз поменялись), но именно оно в конечном итоге помогло, придало сил, вдохновения, веры.
Цей
Друг, за чашу благодарствуй,
Небо я держу в руке,
Горный воздух государства
Пью на Цейском леднике.
Уж 80 лет прошло, как Арсений Тарковский написал эти строки, а воздух в Цее всё такой же — кристально чистый, сочный, вкусный, что его и впрямь пить можно!
А вот с ледниками вышла засада: в принципе ещё до выезда в ущелье было понятно, что «это фиаско, братан» — с самого утра стоял туман, и к Сказскому леднику мы поднимались, словно в молоке. Лишь внизу поблескивала вытекающая из ледника река Скааздон, да порой был слышен треск и грохот — с вершины отступающей Сказки периодически срываются вниз камни. Вообще-то приближаться к Сказскому леднику довольно опасно — он может сойти в любой момент, однако раз уж мы приехали, то побродили — хоть без особой надежды — немного по склону (а я провалилась на полметра в ещё не растаявший снег).
Зато в утешение добрались по живописному лесу до водопада реки Шагацикомдон, и по известному закону как раз к этому времени распогодилось и показались снежные шапки!
