Из десятимиллионного населения Израиля как раз шесть миллионов это евреи. То самое число, запомните его. И представьте, что вы в центре Иерусалима: вот спешат куда-то молодые люди в лапсердаках и широкополых шляпах; вот группка солдат ЦАХАЛ — симпатичные парни и девчонки в камуфляже наслаждаются увольнительной; на углу колоритный дедуля в панамке по-русски, но с характерным акцентом что-то эмоционально рассказывает туристам, оттеснив их гида; старушки на лавочках в парке Колокола Свободы; юные мамаши с колясками… А теперь представьте, что все они исчезли. Нет, не так. Сначала у них отобрали все имущество, выдернули даже зубные коронки, обрили волосы, раздели донага. Потом тех, кто не умер от пыток, изнурительного труда и болезней, расстреляли, сожгли, отравили газом. Точно такие же люди. Те же шесть миллионов.
Довольно примитивное объяснение, конечно. Но, по крайней мере, понятны масштабы Катастрофы. Хотя представить даже шестьсот убитых так же сложно, как шесть миллионов.
Во всем мире теперь отмечается День памяти жертв Холокоста. Потому что 27-го января 1945 года солдаты Красной армии открыли ворота лагеря Аушвиц, более известного в России под своим польским названием — Освенцим. А в 2015-м, в год 70-летия освобождения, почему-то заспорили, кто же именно освобождал — русские или украинцы. Но это не важно, а важно то, что навстречу им вышли тысячи живых мертвецов. Которых немцы бросили, решив, что «эти все равно подохнут», когда покидали лагерь 19 января и уводили с собой в марш смерти тех, кто еще был способен ходить.
Тут что необходимо знать… Холокост (или как правильнее — Шоа, Катастрофа) не был внезапной вспышкой ненависти. Можно, конечно, переложить всю вину на немцев, Гитлера и его «архитекторов окончательного решения еврейского вопроса», но вспомним-ка, что происходило до них… К началу первого крестового похода в 1096 году в рейнских городах было убито 12 тысяч евреев. Прошло двести лет — минус еще двести тысяч в Южной Германии и Австрии. А всего через полвека, в 1348-м европейских евреев преследуют как мнимых виновников чумы — миллион погибших по приблизительным подсчетам. С 1648 по 1650 — в России и Польше казаки вырезали еще шестьсот тысяч. А вот уже и как бы просвещенный 19 век — первый крупный и очень кровавый погром произошел в Одессе в 1821 году, за которым последовала целая череда аналогичных, распространявшихся, как пожар, и унесших к началу Первой мировой почти сто тысяч жизней. Что было дальше, мы знаем.
Тысячелетняя вялотекущая резня, а затем уничтожение сразу шести миллионов — только после этого человечество наконец что-то осознало. А может, и не осознало, ведь во второй половине двадцатого века были и Руанда, и Восточный Тимор, и Экваториальная Гвинея… Историческая память такая короткая, непоследовательная и своеобразная.
Можно, как я упомянула, списать Катастрофу на немцев, но практически у каждой европейской державы — своя вина. «Мир разделился на два лагеря: на страны, не желающие иметь у себя евреев, и страны, не желающие впускать их в свою страну», — сказал потом первый президент Израиля Хаим Вейцман. Правда, были исключения. В древнем Содоме не нашлось и десяти праведников, а во время Второй мировой их, Праведников Мира, оказалось почти 26 тысяч — тех, кто спасал. Были в те темные времена и целые правительства, которые выступали против расистских законов и до последнего защищали своих граждан, — Британия, Швеция, Дания. Король Кристиан заявлял, что «если евреев Дании заставят носить символ, что отличает их от других сограждан, то я и моя семья тоже будем носить этот символ» — так родилась красивая легенда о том, что члены датской королевской семьи нашили на свою одежду «желтые звезды».
Но в это же время большинство других, марионеточных и не очень, режимов наоборот платили немцам за каждого вывезенного в лагерь еврея. Или казнили сами — как нилашисты в Венгрии и усташи в Хорватии. А обычные «сознательные граждане» с энтузиазмом выдавали нацистам своих соседей-евреев — иногда бескорыстно, потому что пропаганда работала хорошо, иногда чтобы заодно присвоить их имущество. Поэтому те, кому чудом удалось вернуться из лагеря после войны, обнаружили, что их дома заняты. И они вновь оказались лишними.
Теперь на этих домах «таблички Памяти» с именами евреев, проживавших там и уничтоженных нацистами, — по всей Европе, больше всего в Германии и Австрии. Чтобы нынешние жильцы ежедневно наталкивались на них взглядом.
Почти все пережившие Холокост вспоминали, что самая ужасная мысль во время заключения была… нет, даже не о мучениях, унижениях и смерти, а о неизбежности забвения. «Мы уничтожим не только вас, но и все доказательства», — издевались их палачи. Потому и нужны эти таблички. Поскольку траурные фразы и выражения скорби уже не имеют смысла. Лишь болезненная, страшная работа памяти. Осознание реальности лагерей смерти.
Для того же существует и музей ада на Земле — Аушвиц-Биркенау. Не знаю, хватит ли у меня когда-нибудь сил, чтобы приехать туда. Потому что даже пребывание в музее памяти — Яд ва-Шем, национальном мемориале Катастрофы и Героизма, уже изменило мою жизнь. Гора Герцля, где он расположен, — фантастически красивое место, и там поначалу очень приятно гулять, особенно в Саду Праведников. Но ровно до тех пор, пока не попадаешь в сам комплекс-саркофаг. Из Исторического музея и Зала Имен я выходила «по стенке», на полусогнутых. Из Детского Мемориала так и не сумела бы выйти, если бы не помогли. Наверное, я никогда не смогу адекватно передать, что испытала тогда, но очень хорошо поняла, почему многие из бывших узников, кто пытался записать свои воспоминания о времени, проведенном в лагере, покончили жизнь самоубийством.
…Мой отец родился в Винницкой области Украины. Бабушка его была полька, также были разные румынские и еврейские родственники. Но расспросить о них папу я так и не успела, потому как мне еще шести не исполнилось, когда он погиб. Так что о судьбе еврейских предков толком и не знаю. Но знаю, что в 1941-м Винницкая область вошла в состав губернаторства Транснистрия под румынским управлением. В годы войны на территории губернаторства было уничтожено 200 тысяч евреев, практически все. В общем, можно сделать выводы.
Национальное проявляется в нас неожиданно. Вот, с одной стороны, я пишу это по-русски, воспитана в традициях русской культуры, Чайковский и Рахманинов, Лермонтов и Чехов. Но там, в Яд ва-Шем, стала еврейкой, сразу и навсегда. Национальность — это выбор. Ощутить и принять эту боль, как свою собственную. Сделать их судьбу частью своей судьбы. Национальность это еще и ответственность. Поскольку мы не знаем, когда вновь запылают печи.
Ну, и кое-что еще. Просто для ясности. Иехиэль Динур, известный миру под именем К.Цетник («кацетник» — от KZ, концентрационный лагерь) и описавший в своих книгах жизнь в Аушвице, на судебном процессе против Адольфа Эйхмана произнес такую речь, в которой вообще всё: «В лагере смерти все было так странно, нереально, оскорбительно и потрясающе, что никакие клеймящие позором определения, вроде: рабское существование, каторжная жизнь, неестественная смерть и тому подобное, — никак не могут быть употреблены применительно к такой неправдоподобной действительности. Даже время там не существовало в том понимании, в каком оно существует здесь, на планете Земля. Каждая ничтожная доля мгновения в этом месте проходила в другом измерении времени. У жителей той планеты не было имен, они не имели родителей и не имели детей. Они не были одеты подобно тому, как одеваются люди здесь, они дышали по иным законам природы. Они не жили по законам здешнего мира и умирали также не по его законам».
