Значит, где б ты теперь ни странствовал,
на пороге любой весны,
будешь бредить полярными трассами,
будешь видеть снежные сны.
У него три имени. Поморы называли архипелаг — Грумант (очевидно, путая с Гренландией). Норвежцы ещё с незапамятных времён прозвали «холодным краем» — Свальбардом. А официальный первооткрыватель, голландец Виллем Баренц, четыреста лет назад дал ему наименование в честь остроконечных горных пиков — Шпицберген, оно как-то и прижилось в международном сообществе.
Но не имеет значения под каким именем ты узнаешь его — просто однажды он позовет тебя, и с той поры не будет тебе покоя, и ты не сможешь жить по-прежнему, и даже умереть не сможешь раньше срока, и год за годом тебе будут сниться его заснеженные вершины, пока наконец не ответишь на зов. Он сам выбирает «жертв», он манит авантюристов и смельчаков, мечтателей и вечных странников. Ничья земля — не он принадлежит нам, а мы ему, навеки обожжённые этой любовью.
Около пяти лет я мечтала о Шпицбергене, ходила напевала двустишье собственного сочинения — «каждую ночь предо мною встают / острые горы в холодном краю»; не знала, как бы к нему лучше подступиться и организовать это путешествие… А когда уже сидела в аэропорту Осло, ожидая посадку на рейс до свальбардского Лонгйира — вдруг поняла, что мне невероятно страшно! Действительно, всю ночь накануне я ворочалась без сна и прокручивала в голове разные сценарии, осознавая, что боюсь сотни вещей: что до сих пор недостаточно знаю про архипелаг, что не готова, боюсь перепада давления, влажности и температуры, боюсь стать обедом полярного медведя, боюсь не увидеть полярное сияние, боюсь увидеть сияние и не суметь его нормально сфотографировать… Боюсь, в конце концов, что просто одета не по погоде, поскольку прогноз резко изменился. Общая паника вокруг только-только разворачивающегося во всю мощь ковида (дело было в начале марта 2020-го), казалось, была ничто по сравнению с моими страхами. Но все же я вспомнила, «сколько лет я спорил с судьбой ради этой встречи с собой», хлопнула местный дистиллят аквавит и наконец отправилась на посадку. А уже через несколько часов рыдала от счастья возле иллюминатора на пару с каким-то баварцем (он тоже впервые отправился на Шпиц), когда на горизонте показались остроконечные пики на фоне сине-черного океана.
Норвежский, или даже скорее международный поселок Лонгйир (до русских поселений — Баренцбурга, Пирамиды и Груманта я пока так и не добралась) оказался местом, которое на удивление по уровню жизни ничем не отличалось от континентальной Норвегии. Там было всё, что нужно для жизни: комфортабельные отели (в том числе Рэдиссон открыл свое заведение), рестораны и бары, супермаркет с огромным выбором от продуктов до бытовой техники, школа и детские сады, салоны красоты и спа, церковь, музеи и даже самый северный в мире университет! Есть, конечно, определенные ограничения, например, глубоко беременных, тяжелобольных и тела умерших отправляют на континент, покидать поселки без стрелкового оружия запрещено — и на него нужно заранее оформлять разрешение, ну и крепкий алкоголь продают по карточкам в объеме литр на человека за месяц.
Еще у лонгйирских улиц на удивление нет названий, кроме одной — в честь норвежского корабельного магната Хильмара Рекстена, а вот остальные безымянные, только с номерами. Ну и снегоход здесь не роскошь, а средство передвижения и основной транспорт. Если в пределах поселка еще получится ездить на машине (порой — на снегоуборочной), то между населенными пунктами только на снегоходе или катере, изредка на вертолете (но это для ученых) или собачьих упряжках (а это скорее аттракцион для туристов).
В остальном же (имея в виду чисто бытовой план) будто бы ты всё так же на большой земле, даром что до полюса рукой подать.
А вот в эмоциональном плане, безусловно, по-другому — «иное всё: и люди, и земля». На закате Шпицберген и вовсе как другая планета! Краткий период между вечной Полярной Ночью и беспредельным Полярным Днем — самое красивое время на архипелаге. С конца февраля до середины апреля снег сияет на солнце миллионами алмазов и переливается серебром в свете луны, а закаты длятся часами, окрашивая вершины гор в невообразимые цвета, что меняются каждую минуту. Наверное, это те моменты, ради которых в принципе стоит жить.
А еще полярное сияние. Да-да, просто солнечный ветер. Мы охотились за ним несколько часов, согреваясь травяным чаем и настойками, я почти отморозила конечности… А оно посияло недолго и пропало — небесный змей лишь махнул хвостом. И тем не менее, это было одно из самых важных, поразивших до глубины души мгновений!
В норвежской мифологии полярное сияние — и мост, по которому боги сходят на землю, и отсвет щитов валькирий, и танец душ умерших дев, эскимосы были убеждены, что это духи играют в небесный футбол черепом моржа, у саамов небо раскрашивалось цветами, когда бились воины из царства мертвых и проливалась их сияющая кровь, а в Лапландии говорили — полярная лиса пробегает по сопкам и взметает ввысь снежные искры.
Но во всех легендах северных народов увидеть сияние — или к великой беде, или к большому счастью. Мне до сих пор хочется верить в последнее.
На Шпицбергене случилось и мое лучшее свидание — со Вселенной. Это когда ты уходишь подальше от людей и жилья в арктическую пустыню и поднимаешь глаза к небу. Свидание, на котором хочется орать во весь голос, но крик застрял где-то между диафрагмой и связками, а в памяти внезапно крутится только Ломоносов.
Мой Свальбард — ослепительный день, непроглядная ночь, белый снег, черные скалы, а еще десятки оттенков (да, Арктика это не только монохром) голубого, красного, желтого, зеленого: закаты, рассветы, всполохи полярного сияния, синий час, золотой час, пестрые домики вдоль фьорда, простор, безмолвие снежно-ледяных пустынь, мирное гудение уютного городка — то самое хюгге, ставшее уже частью культурного кода скандинавов, 78-я параллель, океан, Гольфстрим, соседи-белые-медведи, которые отнюдь не спят, «и конечно, между нами, холодно». Такова весна на краю географии.
Огромная мечта, огромная любовь… и огромная печаль — пять лет назад, в марте 2020-го, покидая архипелаг на последнем самолете, я еще не знала, что он последний, и строила большие планы, как летом вернусь посмотреть на полярные одуванчики и китов, сплавать к русским поселкам Шпицбергена… Но на большой земле тем временем все уже начинали отгораживаться друг от друга масками и заборами.
Через два года, 21 февраля 2022-го, Норвегия обнадеживающе заявила, что снимает все пандемийные ограничения — я снова настроила громадье планов! Что было дальше мы знаем. Только открывшаяся дверь оглушительно захлопнулась, и оттепели что-то не предвидится. Варягов я вполне понимаю, конечно, но от этого ничуть не легче.
До сих пор Шпиц снится мне. Периодически я думаю, а что было бы, если вылет стоял всего на сутки позже, или если бы я опоздала на рейс и еще на полгода, как многие другие туристы, осталась на архипелаге? Быть может, все пошло бы по совершенно иному сценарию — новые обстоятельства, новые люди… Сложилась бы моя жизнь иначе? Вернулась ли бы я вовсе? Но потом я гляжу на своего сына и радуюсь, что все же вышло именно так. И мысленно обещаю ему, что мы еще посмотрим острые пики, сияние, закаты, китов и даже белых медведей, песенку про которых он так любит!
С виду она отдаленно напоминает театральный амфитеатр, потому местные дали горе звучное имя — Опера. Но трагедия, невольной причиной которой она стала, будет похлеще любых оперных драм.
Двадцать четыре года назад, в августе 96-го, здесь произошла крупнейшая авиакатастрофа в истории Норвегии: российский Ту-154, совершавший чартерный рейс для треста «Арктикуголь», при заходе на посадку врезался в Оперу. Удар расколол лайнер надвое, его задняя часть, вместе с двигателями, скатилась по склону, вызвав снежную лавину. Погибли все, кто был на борту: 11 членов экипажа и 130 пассажиров — русские и украинские шахтеры с семьями, летевшие в поселки Баренцбург и Пирамида.
По итогам расследования причин оказалось много, но главная — человеческий фактор. Экипаж совершил сразу массу ошибок: они были не знакомы со свальбардским аэропортом, где посадка со стороны гор очень сложная, плохо знали английский и не могли нормально коммуницировать с диспетчером. И фатальное обстоятельство — штурман неправильно установил GPS-индикатор, так что самолет уклонился от установленной схемы, а пилоты, не будучи уверенными в местоположении, вместо захода на второй круг все равно продолжили снижение. На записи с «черных ящиков» — их спор со штурманом, и прямо перед звуком столкновения страшные возгласы: «Горизонт! Горы!!!» Последнее, что видели эти люди, — прекрасные и смертельные пики. Даже летом их вершины всегда покрыты снегом, что в полярный день сияет, как Вечный огонь.
Та гора была — миры!
Боги мстят своим подобиям.
Горе началось с горы.
Та гора на мне — надгробием.
Будто игрушечный домик со шпилем в центре кадра — Свальбардская церковь в Лонгйире, что долгое время оставалась самой северной в мире, пока на Земле Франца-Иосифа восемь лет назад не построили храм Николая Чудотворца.
Так что теперь приходится вносить уточнение: в Лонгйире расположена самая северная лютеранская церковь (впрочем, там гостеприимно и радушно встречают последователей всех религий!)
Это здание, построенное в 1958-м, уже второе по счету: в начале двадцатого века на том же самом склоне возвышалась белоснежная Церковь Спасителя, однако осенью 43-го она вместе со всем поселком была стёрта с лица земли огнем немецких линкоров.
Но если церковь отстроили и вернули к жизни, то расположенная выше канатная дорога теперь лишь памятник прошлому — когда-то по ней доставляли уголь из шахт в порт для погрузки на корабли. Но к концу 80-х канатку остановили, а большинство норвежских рудников закрыли, сконцентрировавшись на туризме и науке.
Обладатели зорких глаз, быть может, заметят притаившуюся среди скальных выступов заброшенную шахту. Говорят, что каждый год за месяц до Рождества местные жители проходят к ней факельным шествием и устанавливают на останках шахты ёлку
