Однажды мы ехали с другом в венском метро — уж и не помню, куда и откуда, — и коротали время в дороге, обсуждая любимые города.
— В Москве вполне неплохо было родиться, — распиналась я, — жить здорово в Лондоне, а умереть почетно было бы в Иерусалиме.
— Ну, а Вена-то что? — поинтересовался спутник.
Что Вена… Спасибо, как говорится, за хороший вопрос. Как объяснить часть жизни, необъятную и неотделимую? Вена это словно первая любовь. А может, и последняя, и единственная. «Аще забуду тебе, забвена буди десница моя» — вот это вот всё. Если всерьез подсчитать, именно в Вене я провожу больше всего времени за пределами родного города — в любой сезон, на пару недель или на выходные, по делам или просто погулять. Там есть дом-милый-дом, в котором я постоянно останавливаюсь и ни на что не променяю, хоть он достаточно своеобразный (о, это вообще отдельная история). Но вот парадокс, чем дольше живешь в каком-то месте, тем труднее о нем рассказывать. Весь этот поток чувств и сумбур вместо мыслей никак не умещается в прокрустово ложе одного эссе, пусть даже объемного. Потому вместо него у меня множество маленьких историй, накопившихся за все эти годы вместе с сотнями фотографий.
ПЕРВЫЙ МИГ
Всё началось на Площади Европы утром католического Рождества пять лет назад (прим. — на момент написания текста подразумевался 2013-й год). Потому я иногда называю Вену «своим рождественским чудом». Здание номер один по Europlatz это старинный Западный вокзал — Вестбанхоф. По его модернизированному облику так и не скажешь, но он и правда один из самых старых в Европе: уже в конце 1850-х пассажиры отправлялись с Вестбанхоф на Запад (не так уж неожиданно, правда?) — в Цюрих, Мюнхен, Париж. Именно туда прибыл и наш московский поезд. Сейчас этого маршрута, кажется, и не существует уже — через Вену ходит только состав «Москва — Ницца», останавливающийся на Центральном вокзале.
Вообще-то я скорее любитель полетов, но именно в тот год оказалась в самолете с горящим двигателем, потому еще некоторое время не то чтоб страдала аэрофобией, но предпочитала не отрываться от нашей грешной земли. Так что первыми венскими впечатлениями и стали вокзал с привокзальной площадью, над которой разливалось пурпурно-золотистое зарево. Оно отражалось в стеклянном фасаде Вестбанхов, раскрашивало в невообразимые цвета башню древнего готического собора напротив (уже много позже я узнала, что Церковь лазаристов неоготическая и вовсе не древняя — начала 20 века). Багряное покрывало опускалось на город, а меня все сильнее охватывало чувство, будто происходит нечто удивительное, непередаваемое, чудесное. Это нельзя было объяснить даже «эффектом первой поездки за рубеж» — мы прежде побывали уже в Италии и Франции, Германии и Чехии, Испании и Хорватии, но нигде я не испытывала ничего подобного. Быть может, так и проявляется синдром Стендаля.
Мы брели в этом золотом свете по улицам просыпающейся Вены, думая, что направляемся в центр, а оказалось, пришли в Шёнбрунн. Когда вернулись на привокзальную площадь, уже рассвело, но ощущение чуда никуда не исчезло. Оно со мной до сих пор.
ВЕНСКИЕ СЕЗОНЫ
Любовь, как известно, порой бывает зла — вот у нас с Веной так. Ветреная она во всех смыслах особа; вечно испытывает, проверяет на прочность — в основном погодой, конечно. В любой сезон венский ветер и правда просто-таки выдувает душу, нет от него спасения. Дома ведь тоже не насидишься — во-первых, неинтересно, а во-вторых — там не лучше. Поскольку жить в особняке 18-го столетия в районе Марияхильф возле главной торговой улицы города внушительно и здорово только на словах, реальность же разбивает все иллюзии. Например, когда летом воздух в Вене впервые прогревается до +35, ты узнаёшь, где на земле находится филиал ада, — у тебя в комнате, больше напоминающей паровую баню, по которой вентилятор гоняет раскаленный воздух. Ночь приносит облегчение лишь относительное — можно, конечно, открыть окно, но тогда в дом сразу налетает орда всякой живности, и ты гоняешься за ними с тапком (потому что невозможно спокойно спать, пока рядом ползают чудовища), пот льет ручьем, надо закрывать окно и идти принимать душ, а когда возвращаешься — в комнате вновь парилка, поэтому приходится опять распахивать окна… и так по кругу. Ты в ловушке.
Сколько раз я обещала себе, что вот завтра уж точно встану в пять утра: пойду снимать пустынные улицы, полюбуюсь рассветом над Веной, и первый, самый вкусный кайзеровский меланж с желтком-коньяком-медом — будет мой! В итоге до меланжа я доползала лишь к полудню, ибо невозможно проснуться в пять, если до четырех гоняешь мотыльков.
Зимой и осенью иная напасть — старое здание нагревается долго, а вот промерзает мгновенно, потому спать ложишься в свитере поверх пижамы и шерстяных носках. И все равно венская поздняя осень — мое любимое время. Когда заборы увиты красным плющом, листья дикого винограда на стенах пожухли и осыпались, а за городом еще цветут рапсовые поля, и в тавернах-хойригерах начинают подавать свежую дичь с молодым вином. Тогда же на всех площадях открываются адвентмаркты — рождественские базары, где жарят колбаски на открытом огне, делают выпечку, за которую можно душу продать, и наливают десятки видов фруктовых пуншей — по три евро плюс залог за красивую керамическую кружку, которую можно вернуть, получив назад деньги, а можно оставить на память. И черт с ним с ветром, пока внутри играет апельсиновый пунш. А город заворачивается в осенние листья и тоже будто бы не сильно мерзнет… Волшебное время от Хэллоуина до Рождества.
