«Zauberland» Кэти Митчелл в Москве

Позавчера было огромное желание не то что раздвоиться — растроиться, чтобы попасть и на Шолля в БЗК, и на Терфеля в КЗЧ, и на спектакль «Zauberland» Кэти Митчелл, показанный в рамках фестиваля NET в театральном центре на Страстном. Но в итоге была, конечно, Митчелл, поскольку еще три месяца назад в первые минуты продаж я буквально дралась за этот билет — небольшой зал тогда раскупили в течение пары часов! Причем многие из охотившихся за местами шли исключительно на имя режиссера, будучи под впечатлением от ее «Альцины» в Большом театре и ожидая чего-то подобного, — надежды данной части публики скорее всего не оправдались, поскольку от пышно оформленной оперы Генделя нынешняя «Волшебная страна», Zauberland, отличается кардинально — это настоящий шедевр минимализма. Хотя он также адресован в первую очередь меломанам — пускай постановка и заявлена как драматическая, но представляет собой фактически монооперу, партитура которой сшита из цикла «Любовь поэта» Шумана и еще 16 песен, написанных бельгийским композитором Бернаром Фокрулем на английский текст Мартина Кримпа.

На протяжении 80 минут спектакля музыка звучит практически без пауз: сперва цикл Шумана, куда в нескольких местах вклиниваются диссонансы современности. Завершающая же «Любовь поэта» фортепианная постлюдия служит отправной точкой для песен Фокруля, музыкальный язык которых сочетает элементы двенадцатитоновости и пуантилизма с романтическими шумановскими отголосками: автор словно открывает окно в пейзажи 1840-го, но только для того, чтобы захлопнуть его — с каждым разом всё жестче. Притом головоломные пассажи бельгийского композитора давались солистке Джулии Баллок чуть ли не легче шумановских Lieder — оттого, может, что музыку 19-го века она почти не пела прежде, однако благодаря этой особенности «Любовь поэта» в ее исполнении звучала, пожалуй, особенно свежо и трогательно. Отдельная особенность и сложность также в том, что Баллок не просто пела, но находилась в центре всего сценического действия, непрерывно в движении — очень резком, агрессивном: ее постоянно раздевали-одевали, насильно усаживали и толкали с такой грубостью, что порой было волнительно за артистку. Тем не менее, Баллок оставалась невозмутима, и голос ее ни разу не дрогнул — вместе со своим партнером, прекрасным пианистом Седриком Тибергьяном они стали главными героями и триумфаторами спектакля.

Если музыкальная составляющая вечера удалась на славу, то драматическая вполне могла привести в замешательство своей витиеватостью, а также фрагментированностью сюжета. Он был известен из анонса: беременная сирийская оперная певица бежит из Алеппо, чтобы начать новую жизнь в Германии — той самой «волшебной стране» мира и безопасности. Она находит пристанище в Кельне, где возвращается к своей профессии и разучивает, как давно мечтала, цикл «Любовь поэта» Шумана, но во время работы над ним все время переживает травмы прошлого, связанные с ее воспоминаниями о жизни в Сирии, ужасами войны и тяготами побега.

Однако линейного повествования зритель не видит — сюжет разбит на десятки кусочков-сцен, рожденных полусном-полувидением героини, и каждый должен самостоятельно сложить для себя общую картину, причем вариантов этого пазла может быть несколько: действие постоянно перемещается между разными временами и местами, сном и реальностью. Помимо Джулии в нем заняты еще четыре актера — Бен Клиффорд, Наташа Кафки, Дэвид Роулинз, Рафаэль Зари — которые в отличие от нее не произносят за все время практически ни слова, но появляются в разных обличьях: мужа и дочери героини, боевиков ИГИЛ, полицейских. Они же переодевают героиню и выносят реквизит — бесконечные стулья, лампы, каталку, телефоны, кукол… Появляется на сцене даже оружие, и хоть не идет в ход вопреки чеховским заветам, атмосфера насилия и смерти буквально пропитывает спектакль: на белой простыне расплывается огромное кровавое пятно, падающий снег оборачивается каменной крошкой от взрыва бомбы, обнаженные куклы упрятаны под стекло, розы и лилии из песен Шумана превращаются в женщин «с цветочными именами» — изнасилованных, облитых бензином и сожженных заживо на войне. Ключевой темой спектакля, собственно, является образ женщины как объекта постоянного насилия — и от этого травматического опыта не скрыться и не избавиться даже в Zauberland’е, так что по сути действие представляет собой развернутую и мрачную иллюстрацию гейневского четверостишья из 15-й песни цикла: «Мне свет во сне сияет / Страны волшебной той, / Но в блеске утра тает / Мечты обман пустой».