«Чайковский на все времена» в Московской консерватории

После восторженных признаний — в любви композитору, исполнителям, концертной программе и в том, что пролила на ней немало слез, — уже непросто взять какой-то иной тон, углубившись в подробности. Но все-таки попробую, тем более вновь и вновь продолжаю в воспоминаниях возвращаться в тот вечер в Малом зале Консерватории. Вечер, который оказался безусловно точен и правдив во всем, начиная от названия: «Чайковский на все времена» здесь является куда большим, чем просто стандартной выспренной формулой.

Ведь все составившие программу выступления романсы Петра Ильича — по-настоящему культовые, хрестоматийные, сызмальства знакомые: их сдают на сольфеджио, делают переложения для хора, поют на вступительных… Все без исключений, годами, десятилетиями. Оно и понятно: в этих миниатюрах мнимая доступность и прелесть, перед которой невозможно устоять. Но в том же сокрыта ловушка — исполнителю очень легко увлечься и скатиться в пошлую экзальтацию. Потому романсы Чайковского это в определенном смысле всегда прогулка по канату в поисках баланса между чувством меры и просто чувством — глубоким и искренним, что тоже не всякому по плечу.

Хотя на сей раз за это переживать вообще не стоило, поскольку движущей силой и организатором концерта выступил Станислав Дяченко — музыкант редких талантов и души: и дирижер, ученик незабвенного Леонида Николаева, и блестящий пианист (фортепианная партия в его исполнении непрерывно напоминала слушателям о том, что данные романсы не просто вещи в себе, но неизменно спутники крупной формы в творчестве Чайковского, своего рода творческая лаборатория его опер и симфоний). И в то же время Станислав Дмитриевич один из лучших концертмейстеров — очень чуткий ансамблист, образующий безукоризненный творческий дуэт с вокалистами, которых выбирает себе под стать.

Потому состав участников концерта вышел без преувеличений золотым — сопрано Зарина Абаева, меццо Светлана Шилова и тенор Богдан Волков. Обладатели роскошных голосов, они убеждают еще и в том, что вкус в конечном итоге даже важнее голоса: музыканты не позволили себе ни одного проходного слова или звука, никаких лишних жестов и ужимок, надуманности или чрезмерности. Не стараясь улучшить красоту красивостью, каждый из них виртуозно нашел пресловутый баланс между интеллектуальностью подачи и душевной широтой.

И если великолепную Зарину я только недавно слушала на гала-концерте в «Новой опере», а Богдана так вообще регулярно, то вот на выступления Светланы, к сожалению, уже давно не попадала, так что почти забыла, насколько необыкновенный у нее голос: очень русский в лучшем смысле слова (недаром по ходу концерта вспомнили ее дебютную Марфу в Большом) — очень насыщенный, глубокий, жгучий. И романсы ей достались такие же — опаленные страстью, как «Ночи безумные» и «Нет, только тот, кто знал», со стилизациями народных и цыганских мотивов — «Кабы знала я» и «Мой костер в тумане светит».

Насколько чувственно-земные образы получились у Светланы, настолько же неуловимо-фантастические, немного отрешенные — у Зарины (квинтэссенция неотмирности — в обманчиво простой «Легенде» и «Спи, дитя мое»), впрочем, и невероятно жизненным, тоскливым жалобам «Травушки» можно было поверить безоговорочно.

Богдан же восемь очень разных романсов на стихи Толстого, Мея, Соллогуба, Плещеева и Ратгауза представил практически как цикл, обладающий внутренним сюжетом, с естественностью, тонкостью, музыкально-поэтической выразительностью личного, доверительного высказывания. И какую проникновенность вложил, какую экспрессию! Насколько уникальные характерные черты нашел для всех произведений, проникнутых сильными, на разрыв, и притом противоречивыми эмоциями: так, мягкость и нежность в «То было раннею весной» сметал монолог страдания в «Ни слова, о друг мой», а «Снова, как прежде, один», в котором буквально слышен финал Шестой симфонии, и вовсе звучал реквиемом надеждам с меланхолией плетневского толка. Один же из самых любимых романсов на свете (и конечно, казалось бы, самый запетый) «Средь шумного бала» Богдан исполнил так, что просто душа замирала.

В целом программа, пусть с мини-сюжетами и закольцованными структурами (например, девушки исполнили поочередно две «Ночи» и «Колыбельных») вдруг напомнила осенние листья — которые можно, конечно, собрать в букеты, но вот таким пестрым ковром получается все-таки еще краше. Тем более, при всей несхожести стихов и многообразии романсов, они в конечном счете об одном и том же, что волнует всех на свете настоящих поэтов (»…скажи, скажи, какое слово знакомо всем и вечно ново?»): о любви во всей аспектах и гранях и ее вечных спутниках — страдании и сомнении, томлении и тоске, надежде и восторге, зарождении чувств и их гибели.

Чуть сгладила эту остроту драматизма финальная пейзажная зарисовка — декоративно-созерцательный «Рассвет» женским дуэтом. Ну и бисы — «Закатилось солнце» и «День ли царит» (увековеченный даже на ограде памятника Петру Ильичу у Консерватории) позволили вечеру завершиться на восторженной ноте торжествующей любви. Ах, если бы еще и в жизни именно так бывало…